Собственно, все помнят профессора Плейшнера по гениальной игре актера Евстигнеева в бессмертном фильме "Семнадцать мгновений весны".
Но есть факты из его биографии (по книге Ю.Семенова), не отраженные в киноверсии.
18.2.1945 (13 часов 53 минуты)
...Штирлиц долго сидел за рюмкой коньяку, спустившись в "Вайнштюбе".
Здесь было тихо, и никто не отвлекал его от раздумий.
"Один Шлаг - это и много и мало. Мне нужна страховка. Кто? - думал
Штирлиц. - Кто же?"
Он закурил, положил сигарету в пепельницу и сжал пальцами стакан с
горячим грогом. "Откуда у них столько вина? Единственное, что продается
без карточек, - вино и коньяк. Впрочем, от немцев можно ожидать чего
угодно, только одно им не грозит - спиваться они не умеют. Да, мне нужен
человек, который ненавидит эту банду. И который может быть не просто
связным. Мне нужна личность..."
Такой человек у Штирлица был. Главный врач госпиталя имени Коха
Плейшнер помогал Штирлицу с тридцать девятого года. Антифашист,
ненавидевший гитлеровцев, он был поразительно смел и хладнокровен. Штирлиц
порой не мог понять, откуда у этого блистательного врача, ученого,
интеллектуала столько яростной, молчаливой ненависти к нацистскому режиму.
Когда он говорил о фюрере, лицо его делалось похожим на маску. Гуго
Плейшнер несколько раз проводил вместе со Штирлицем великолепные операции:
они спасли от провала группу советской разведки в сорок первом году, они
достали особо секретные материалы о готовящемся наступлении вермахта в
Крыму, и Плейшнер переправил их в Москву, получив разрешение гестапо на
выезд в Швецию с лекциями в университете.
Он умер внезапно полгода назад от паралича сердца. Его старший брат,
профессор Плейшнер, в прошлом проректор Кильского университета, после
превентивного заключения в концлагере Дахау вернулся домой тихим,
молчаливым, с замершей на губах послушной улыбкой. Жена ушла от него
вскоре после ареста - родственники настояли на этом: младший ее брат
получил назначение советником по экономическим вопросам в посольство рейха
в Испании. Молодого человека считали перспективным, к нему благоволили и в
МИДе, и в аппарате НСДАП, поэтому семейный совет поставил перед фрау
Плейшнер дилемму: либо отмежеваться от врага государства, ее мужа, либо,
если ей дороже ее эгоистические интересы, она будет подвергнута семейному
суду, и все родственники публично, через прессу, объявят о полном с ней
разрыве.
Фрау Плейшнер была моложе профессора на десять лет - ей было сорок
два. Она любила мужа - они вместе путешествовали по Африке и Азии, там
профессор занимался раскопками, уезжая на лето в экспедиции с археологами
из берлинского музея "Пергамон". Она поначалу отказалась отмежеваться от
мужа, и многие в ее семейном клане - это были люди, связанные на
протяжении последних ста лет с текстильной торговлей, - потребовали
открытого с ней разрыва. Однако Франц фон Энс, младший брат фрау Плейшнер,
отговорил родственников от этого публичного скандала. "Все равно, -
объяснил он, - этим воспользуются наши враги. Зависть безмерна, и мне еще
этот скандал аукнется. Нет, лучше все сделать тихо и аккуратно".
Он привел к фрау Плейшнер своего приятеля из клуба яхтсменов.
Тридцатилетнего красавца звали Гетц. Над ним подшучивали: "Гетц не
Берлихинген". Он был красив в такой же мере, как и глуп. Франц знал: он
живет на содержании у стареющих женщин. Втроем они посидели в маленьком
ресторане, и, наблюдая за тем, как вел себя Гетц, Франц фон Энс
успокоился. Дурак-то он дурак, но партию свою отрабатывал точно, по
установившимся штампам, а коль скоро штампы создались, надо было доводить
их до совершенства. Гетц был молчалив, хмур и могуч. Раза два он рассказал
смешные анекдоты. Потом сдержанно пригласил фрау Плейшнер потанцевать.
Наблюдая за ними, Франц презрительно и самодовольно щурился: сестра тихо
смеялась, а Гетц, прижимая ее к себе все теснее и теснее, что-то шептал ей
на ухо.
Через два дня Гетц переехал в квартиру профессора. Он пожил там
неделю - до первой полицейской проверки. Фрау Плейшнер пришла к брату со
слезами: "Верни мне его, это ужасно, что мы не вместе". Назавтра она
подала прошение о разводе с мужем. Это сломило профессора; он полагал, что
жена - его первый единомышленник. Мучаясь в лагере, он считал, что спасает
этим ее честность и ее свободу мыслить так, как ей хочется.
Как-то ночью Гетц спросил ее: "Тебе было с ним лучше?" Она в ответ
тихо засмеялась и, обняв его, сказала: "Что ты, любимый... Он умел только
хорошо говорить..."(с)"Семнадцать мгновений весны", Ю.Семенов.
Как-то так. Можно быть человеком с кристальными, бриллиантовыми духовными и моральными ценностями.
...Но тебя предпочтут тупому самцу.
Ему сказал, - дык он еще больше в раж вошел...еле успокоили. 